«И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира - Даррелл Лоренс (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Сюда явился он, к своим друзьям.
Возможно, кой-кому я ненавистен,
Но у друзей я обрету защиту.
Пускай все знают: я — Макиавелли.
Что люди мне и что мне их слова?
Мной восхищаются и ненавидят.
Напрасно отвергать мои писанья —
Они читаются, чтобы достичь
Престола папского; а если нет —
Я передам свой яд ученикам.
Религию считаю я игрушкой
И утверждаю: нет греха, есть глупость.
Иль птицы в небе обличат убийство?
Подобный вздор мне было б стыдно слушать.
Что говорить о праве на корону?
И Цезарь сам на власть имел ли право?
Трон силой утверждается, закон,
Как у Дракона, крепок только кровью…
[155]
Макиавелли закончил писать «Государя» в 1513 году. Он посвятил его правителю Венеции — Лоренцо Медичи в надежде вернуть его расположение и получить государственную должность. Но опубликована книга была только в 1532-м — пять лет спустя после смерти автора. В 1559 году «Государь» был включен в индекс запрещенных книг, тем не менее, латинские[156] его издания появились в 1560, 1566, 1580 и 1599-м. Полное собрание сочинений Макиавелли было издано по-итальянски в 1550 году. В Англии «Государь» находился под запретом, но в 1584-м английский печатник Джон Вульф выпустил два сочинения Макиавелли: «Государя» и «Рассуждения» — на итальянском языке, снабдив том фальшивой титульной страницей, как если бы книга была выпущена в Палермо неким «Антонелло ди Антонелли». Другие сочинения Макиавелли: трактат «О военном искусстве» и «История Флоренции» — появились в Англии в 1560 и в 1595-м, соответственно. Официально английский перевод «Государя» вышел в свет в 1640-м, но в виде рукописи сочинение и раньше имело широкое хождение среди просвещенных слоев общества, о чем свидетельствуют экземпляры, и ныне хранящиеся в Британской библиотеке. К тому же имевшие связи в Европе образованные люди того времени знали идеи Макиавелли и получали его книги на французском, латинском и итальянском языках из-за границы.
На протяжении XVI и XVII веков имя Макиавелли гремело среди интеллектуалов. Среди тех, кто глубоко штудировал его сочинения и восхищался ими, были такие умы, как сэр Фрэнсис Бэкон и сэр Уолтер Рэли. Бэкон писал:
Мы весьма обязаны Макиавелли и прочим лицам, пишущим, что люди делают, а не что им делать следует. Ибо невозможно соединить мудрость змеи с простотой голубя, если все повадки змеи не известны доподлинно: ее низость, ее движение ползком на брюхе, ее скользкость, ее изворотливость, ее зависть, ее жало, иначе говоря, все формы и истоки зла. Ибо без такового знания добродетель лежит нагая и ничем не защищенная. Нет, честный человек не способен предпринять ничего доброго в отношении злодеев, не способен подвергнуть их исправлению, будучи лишен опоры на знание зла.
Бэкон хвалит Макиавелли за эмпиризм, за то, что политик обращается в своей книге к историческим примерам, извлекая из них полезное знание о поведении человека. Однако распространенный взгляд на Макиавелли был иной — его считали воплощением зла, личностью глубоко безнравственной, совратителем рода человеческого. «Государь» поражал тем, что действия правителя обсуждались в нем не с точки зрения морали и религии, а с точки зрения прагматики: как завоевать, сохранить и приумножить власть. Для Макиавелли высшей ценностью было сильное государство, управляемое твердой рукой, без чего не бывает мира и единства. А для того чтобы достигнуть мира и единства, правитель должен быть готов использовать методы отнюдь не благостные, а жестокие и насильственные. Главной целью Макиавелли было убедить Лоренцо Медичи взять на себя роль освободителя Италии — стать сильным государем, объединить итальянцев, выгнав из страны завоевателей, и вернуть Италии могущество. Отвечая на вопрос: «Что выгоднее для правителя, внушать любовь или страх?» — Макиавелли говорит: «Бесспорно, лучше, чтобы тебя и любили, и боялись, но поскольку одно редко сопутствует другому, всякому, кто принужден совершать выбор, безопаснее предпочесть страх любви». В качестве образца для подражания автор приводит жестокого Чезаре Борджиа, сына папы Александра VI, объясняя, что ему не в чем упрекнуть Чезаре, так как подобные методы нужны для обретения власти.
«Макьявель» и макиавеллизм в пьесах Шекспира
В ранней пьесе Шекспира «Генрих VI» (часть 1-я) — пьесе исторической и антифранцузской — Жанна д’Аркпризнается герцогу Йоркскому, что ее любовником был Алансон:
Жанна д’Арк.
Ошиблись вы: не от него ребенок;
Был Алансон возлюбленным моим.
Йорк. Ах, Алансон! Второй Макиавелли![157]
В английской аудитории это имя, несомненно, ассоциировалось с именем его потомка — Алансона, герцога Анжуйского. После Варфоломеевской ночи антикатолические настроения в Англии, и без того весьма сильные, еще более распространились, что было неудачно для королевы Елизаветы, которая в 1579-м подумывала (а может, только делала вид, что подумывает) выйти замуж за герцога Анжуйского: ему было двадцать четыре, а ей — сорок шесть. Англичане были настроены весьма враждебно по отношению к герцогу — католику, французу и к тому же сыну итальянки и католички Екатерины Медичи.
Немудрено, что в пьесе Шекспира имя Алансона стоит рядом с именем Макиавелли. Это один из трех случаев упоминания итальянского политика в пьесах Шекспира. Имя его всплывает еще дважды: в «Виндзорских насмешницах»[158] и в «Генрихе VI» (часть 3-я) — в монологе герцога Глостера (впоследствии короля Ричарда III)[159]. Все эти случаи не требуют непосредственного знакомства с трудом Макиавелли. Слава его был так велика, что даже искаженный вариант его имени можно было произнести на сцене без объяснений. Что зрители поймут намек и все, что за ним стоит, сомнений не вызывало. Разумеется, лондонская театральная публика уже была знакома с макиавеллианскими образами, такими, как Лоренцо в драме мести Томаса Кида «Испанская трагедия» или в «Мальтийском еврее» Марло. Сценический «макьявель» был театральным злодеем, исполненным коварства, расчета, порока и эгоизма, которые грозили стране политическим хаосом и разрухой.
У Шекспира не просто встречаются упоминания итальянца, но у него много макиавеллианских образов. Пожалуй, самые законченные из них — Ричард, герцог Глостер («Ричард III»), Яго («Отелло») и Эдмунд («Король Лир»). Так, Ричард изображен как чудовищный, горбатый «макьявель», который упивается злом, плетением заговоров и собственным лицемерием; но есть в нем и другая сторона макиавеллизма: стремительность, готовность к дерзким, отчаянным поступкам. В терминах Макиавелли, цель Ричарда — «добиться трона через злодеяние».
И во многих других пьесах Шекспира герои не гнушаются макиавеллизма и создания «макиавеллиевских» ситуаций. Иные из них отнюдь не «макьявели» сами по себе, но под давлением обстоятельств не гнушаются приемов тайной политики, интриганства и беспардонных действий.
Майкл Добсон[160]
Шекспир и идея национальных театров
